Надежда Кожушаная - Нога [киносценарий]

Он ткнул в ее фотографию. Следователь кивнул, писал.

— Имя, где познакомились, когда.

— Камилла. Еще до присяги. Фамилию не знаю. Следователь писал: он знал наперед и писал вперед.

— Больше не встречались, — не спрашивал — диктовал сам себе.

— Откуда? Нас после присяги через сутки уже…

— И напавший на вас вам не известен.

— Я его видел один раз, тогда. Обычно дома был ее отец, один раз — брат. Но сам бы я его не вспомнил.

— Значит, что. Ваше присутствие в госпитале в день смерти девушки подтвердили более двадцати человек. Алиби есть. — И вдруг замолчал, как будто ждал.

— А как? — сказал Мартын. — Я что, на протезе… на минуточку смотался, убил и приехал?

— Конечно, — улыбнулся следователь. — Конечно нет. И у напавшего на вас тоже нет доказательств, хотя он считает, что есть. Но юридической силы они не имеют. Хотя понять его можно: сестра умерла, через неделю — отец.

— Отец?

— Отец Камиллы, через неделю после похорон. Но брат ее категорически утверждает, что в течение нескольких вечеров слышал мужской смех возле дома.

— Нельзя же резать незнакомого человека за то, что кто-то где-то смеялся. Он с ума сошел.

— Да, может быть. Кстати, похоже. Он утверждает также, что, когда Камилла начала уходить по вечерам, он выследил ее и ее мужчину. И категорически утверждает, что это был ты.

— Пусть проверит числа. — Мартын пожал плечами.

— Потом они стали запирать ее на ночь, — продолжал следователь, — но однажды она все-таки выбралась из дома и вернулась только через день… Не вернулась — ее нашли утром без памяти. Кто-то над ней издевался, и издевался, судя по «почерку», профессионально. Вечером она умерла. И тогда ее брат нашел в ее вещах вот это. — Он выложил перед Мартыном еще одну фотографию. Тот взял ее — и сразу повернул обратной стороной. Следователь внимательно смотрел на него.

— Насчет дарственной надписи — не красней. В армии пошлятина — дело известное. И этот почерк твой, экспертиза установила. Но оснований для обвинений это не дает. Естественно. Хотя брат девушки решил, что дает, и взялся за розыск. И ведь искал почти полгода, упорно! Нашел, опознал. В принципе, его можно понять: сначала сестра, потом отец. Потом — восток, это тоже что-то… Распишись.

Мартын расписался.

— Теперь что?

— Все. Можно идти.

Мартын неловко, грузно вставал, следователь опять не помог.

— А как у нее фамилия? — кивнул Мартын на фотографию Камиллы.

— Зачем тебе?

— А я-то что? — почти крикнул Мартын.

— Ну, — следователь удивился. — Спокойно, — встал, чтобы проводить. — Все нормально. Иди и лечись.

— А я в Архангельск собирался, — сказал Мартын. — Парень один из госпиталя женится.

— А вы переписываетесь, поддерживаете отношения? — Следователь отвернулся, чтобы высморкаться, и Мартын успел схватить со стола фотографию, которую видел последней.

— Конечно, — сказал Мартын. — Я сам, может быть, женюсь. Еще не решил. На сотруднице.

— А, прости, который протез? — спросил следователь.

— Вот.

— Да? Я бы не догадался. А из чего?

— Дюралевый.

— Да, у нас протезы чудовищные. Хотя я бы не догадался.

Он вывел Мартына на улицу и уже совсем искренно удивился, когда увидел, что Мартын приехал на мотоцикле с коляской:

— Это ты на мотоцикле катаешь?

— Да. — Мартын сложил костыли в коляску.

— Ты смотри! Действительно, молодец.

— Обживаемся.

— И в Архангельск на мотоцикле?

— Нет. Слабо. — Мартын завел мотоцикл и уехал.

— А то давай, — с опозданием пошутил следователь.

Мартын доехал до перекрестка, остановился перед красным светом, посмотрел по сторонам. Увидел двух девушек на тротуаре, рядом с собой. Взревел газом на месте, напугал девушек и ухмыльнулся их испугу.

11. Решение

Он сидел дома и смотрел фотографию.

На него смотрело его собственное лицо. Выражение лица было не его: жестокое, наглое. Внизу четким и неуклюжим почерком была написана похабщина. Стояла дата.

И все-таки это было его лицо, и он сидел и не мог оторвать от него глаз.

— Рыжий, салага, я же просил тебя как человека!.. Я же велел тебе убить!.. Я же просил. А ты знал!

— Знал. А что толку… Мертвый не может убить живого, правильно? Кого убивать-то: его, тебя? Правильно? Ты меня с ума свел, старик. — Рыжий сидел рядом, совершенно сумасшедший и добрый. — Ты не прав, старик. Ты, старик, меня убил, козел. Тьфу! Специально! — И погрозил пальцем, и опять посмеялся.

12. Дорога

В пропускном зале аэровокзала проверяющая аппаратура сработала, милиционер подскочил к Мартыну, но он уже знал, что так будет, поэтому сошел со ступеньки, задрал штанину и показал протез:

— Могу отстегнуть. Только тогда на ручках понесешь. Отстегнуть?

Милиционер промолчал и пропустил. Остальные сразу смотрели вслед, не сказать чтобы с жалостью. Если и жалели, то недолго, до тех пор пока он не скрылся из виду. А самая молоденькая сморщилась и передернулась, как если бы примерила на себя «такой ужас».

Его видно было через стекло, когда он ждал автобуса. К нему пристал мужик, здоровый, плохо бритый. Говорил и спрашивал. Мартын отвечал коротко, мужик разговорился, возмущался.

Потом, когда прилетели, он спрятался от него. Мужик вернулся с коньяком и спрашивал персонал вокзала:

— Совсем пацан, двадцать лет!.. Японский бог, вот куда он один? Ты понимаешь: калека, «Мересьев», а держится, ой! В аэропорту садимся, проверялка пищит…

Он очень устал, пока ехал в автобусе. Ему казалось, что нога дергается. Она не могла дергаться, но ее саднило от непривычки, от долгого напряжения.

Автобус был переполнен, возле него стояла старуха, в упор смотрела на него, готовая взорваться бранью оттого, что он не встает и не усаживает ее. Он молчал.

Кто-то сзади Мартына ответил на старухин взгляд по-таджикски, еще один брезгливо бросил слово. Теперь на него смотрели все, кто сидел к нему лицом, но он молчал, не вставал, наливаясь ненавистью.

Он шел очень долго в гору и проклял все на свете за то, что не взял с собой костыли.

Он дошел наконец до их дома и упал на землю. Отстегнул, почти оторвал протез. Долго и тяжело дышал, заплакал и сразу перестал плакать. Огляделся.

И сразу увидел того, кого искал.

13. Смерть

Он был в точности такой, как Мартын.

Он лежал у воды, загорал или просто спал. Мартыну было плохо видно, но он понял, что это именно Тот, кто ему нужен. Он посидел, долго. Совсем отдышался и опять надел протез.

Он еще зашел на почту и отправил оттуда длинную телеграмму.

— На бланке? — спросила почтальон.

— Да, обязательно.

— Рубль восемьдесят, — сказала почтальон.

Он опять забрался на гору, опять устал и опять сидел, отдыхая.

Тот, спавший, проснулся, потянулся. Его движения не были движениями Мартына, совсем. Он двигался плавнее, наверное, он уже был мужчиной, он был взрослый и сильный. Он зевнул, клацнул зубами и засмеялся от удовольствия, что так смачно клацнул. Уверенный и абсолютно голый.

Потом он купался в ручье, а Мартын смотрел на дом.

В доме, видно, никто не жил с тех пор. Дверь была заколочена. Он оглянулся и увидел столб, который они с Рыжим успели вкопать в тот раз.

Тот вылез из воды — и вдруг в доме неслышно почти, негромко брякнул аккордеон. Как будто кто-то двинул мехи.

Мартын вздрогнул всем телом — Тот обернулся рывком, и на лице его был оскал, как у животного, когда оно недовольно или готовится к прыжку. Мартын улучил эту секунду, чтобы внимательно и жадно рассмотреть Того еще раз.

Если бы оказалось, что в доме есть кто-то живой, Тот вцепился бы ему в горло и задавил… или выслеживал бы, а убил потом, с наслаждением. Он умел убивать!

Дом молчал.

Тот надел джинсы и пошел. Здоровый и сильный, на двух ногах. Свирепый и мстительный, как животное.

Мартын дождался, когда Тот скроется из виду, достал пистолет, прикрепленный к протезу, вложил дуло себе в ухо — и спустил курок.

Тот обернулся на звук выстрела — выстрелов он не боялся — и пошел дальше, с горы. В долину. К людям.